Людмила Петрановская: «Возвращайте в свою жизнь столько нормальности, сколько получается»

Проект информационно-психологической поддержки родителей Family Tree проводит серию эфиров, посвященных Дню защиты детей. Гостями эфиров становятся люди, которые, как нам кажется, любят детей и понимают в них больше, чем остальные.
Поделиться

В этот раз мы поговорили с Людмилой Петрановской — психологом, автором серии книг, которые уже стали классикой детской психологической литературы,  постоянный автор и лектор нашего проекта. Разговор оказался очень содержательным, поэтому мы разделили этот конспект на три части.

Анастасия Изюмская: В преддверии 1 июня мы проводим серию эфиров, чтобы выяснить, от чего и зачем мы защищаем детей. Как вам кажется, надо ли детей вообще защищать, и если да, то от чего?

Нынешний День защиты детей — особенный

Л. П.: У меня 1 июня, с одной стороны, профессиональный праздник, потому что защита детства ― моя профессиональная сфера. Но в это 1 июня смотреть детям в глаза было неловко. Мы потерпели грандиозное фиаско с защитой детей, как показала практика. Мы защищали их от того, от чего нам представлялось важным, но оказалось, что есть процессы, от которых мы не очень можем их защитить. 

Я думаю обо всех этих родителях, которые приходили ко мне на встречи, посещали вебинары, читали мои книжки, в том числе родители из Киева, Одессы, Харькова и так далее, и мы с ними говорили о множестве милых вещей — о том, как развивать ребенка, как поддерживать его эмоциональный интеллект, как утешать, как то, как это. Но, конечно, никогда в страшном сне нам не могло присниться, что этим родителям придется решать задачу, как защищать ребенка от непосредственной угрозы жизни, как потом восстанавливать его после этого сильнейшего стресса, испуга и так далее. Про такое мы не думали, и такое мы не обсуждали. Поэтому День защиты детей в этом году у нас своеобразный. 

А. И.: Вы сказали, что стыдно было смотреть детям в глаза и что мы потерпели фиаско. Могли ли лично мы что-то сделать по-другому? 

Л. П.: Могли, не могли ― отдельный вопрос. Мы же чувствуем сожаление и свою ответственность даже тогда, когда как будто и не могли что-то изменить. Дети-то точно ничем этого не заслужили. Они просто дети. 

А. И.: Но ведь и мы, родители, не были готовы к такому. Казалось, что мы живем в абсолютно благополучном обществе, и уж чего-чего, а войны в нашей жизни точно не будет. 

Л. П.: Все-таки не в абсолютно благополучном. К такому мы точно не были готовы, потому что есть какие-то вещи, к которым нормальный человек и не должен быть готов, это выходит за рамки нормальности. 

Я вчера общалась со старшеклассниками в России, которым тоже было неловко смотреть в глаза. Да, их жизни непосредственно ничто не угрожает, но все их планы, все их мечты тоже сейчас под очень большим вопросом. Вот они оканчивают школу, вот они куда-то поступают, и им непонятно, что будет дальше. По отношению к ним это тоже такая «большая подстава», как они бы сами сказали. 

У них очень много переживаний по поводу того, как разговаривать с близкими, у которых другие взгляды. Это касается не только восприятия сегодняшней ситуации, это касается вообще взглядов на то, что такое хорошо, что такое плохо, что нормально, что ненормально. У них много дискуссий и конфликтов со своими взрослыми. И мы обсуждали, как все-таки сохранить отношения при разных точках зрения на ценностно значимые вопросы. 

Эти дети (они уже старшеклассники, 10-11-й класс), мне кажется, гораздо больше взрослых готовы к сочувствию, к толерантности, готовы к тому, чтобы увидеть проблему глазами другого человека. Наверное, это знак того, что нетерпимость, категоричность, узколобость отступает с течением времени. Можно на это надеяться, по крайней мере.   

Как сохранить близость с близкими

А. И.: У нас в Family Tree с первых дней войны есть группы поддержки, которые показывают, что человеку нужен человек. И у взрослых в круге постоянно возникает этот же вопрос: как разговаривать с близкими, как сохранить близость в момент, когда все ломается внутри семьи, расходятся точки зрения и кажется, что эти тектонические разломы пролегают между самыми родными?

Л. П.: Действительно очень тяжело, когда с близкими расхождения не во вкусах, не в каких-то мнениях, а в чем-то, что ценностно значимо, что имеет отношение к теме добра и зла. В такие моменты мы особенно чувствительны, потому что для нас невыносимо думать, что наши близкие на стороне зла, на той стороне, которая для нас морально неприемлема, морально недопустима. Тогда у нас действительно падает забрало, нам сносит крышу, и мы хотим достучаться, докричаться и убедить, а если это невозможно, то прекратить общение, потому что оно невыносимо. 

Но мы как раз с ребятами говорили о том, что за каждой позицией всегда стоят какие-то потребности. На уровне позиции обычно договориться невозможно. Можно бесконечно обмениваться аргументами, ссылками, пруфами, фактами, фотографиями, еще чем-то, на каждый пруф найдется другой какой-то пруф. У каждого своя внутренняя логичная система видения. Но за каждым высказанным мнением, за каждой позицией стоят какие-то чувства и какие-то потребности.

И выход здесь состоит в том, чтобы за этими позициями увидеть, например, страх, увидеть, например, переживание за ребенка, увидеть потребность быть хорошим, увидеть потребность принадлежать к чему-то более высокому, более важному, чем твоя какая-то обычная, неинтересная, мелкая жизнь. При всей разности наших позиций в этих потребностях мы все похожи. Мы все боимся, мы все хотим безопасности, мы все хотим, чтобы не страдали наши близкие. Мы все хотим быть хорошими и не хотим быть виноватыми. Мы все хотим какого-то смысла в своей жизни. Мы все хотим принадлежать к каким-то общностям. Мы все хотим иметь связь с какими-то великими идеями. В этом смысле мы похожи. И на этом уровне — на уровне потребностей, на уровне чувств можно друг друга услышать. Возможно, каждый все равно останется при своем мнении, за позицией мы сможем увидеть другого человека, который тоже чувствует, которому тоже больно, которому тоже тяжело. Вот на этом уровне можно сохранять контакт и близость. 

В созидательном движении можно быть более устойчивым

А.И.: Мне кажется, еще остро стоит тема, которую и вы много лет поднимаете в своих текстах,  и с которой мы в Family Tree много работаем, ― это сочувствие и сострадание не только к ближнему своему, но и к самому себе. И кажется, что сейчас эта тема, как никогда, актуальна, потому что нельзя ничего никому дать, когда ты сам неустойчив, когда ты сам в ужасе и растерян. Как, по-вашему, можно себя поддерживать в такой ситуации? 

Л. П.: С одной стороны, да, нельзя никому ничего дать, пока ты сам неустойчив. С другой стороны, когда ты начинаешь делать что-то для других, что-то реальное и видишь, что твоя деятельность имеет смысл, то тебе самому становится легче, устойчивости становится больше. Это как велосипед — в движении он более устойчив. 

Поэтому мои коллеги часто говорят, что хорошо себя чувствуют только во время работы, когда кому-то помогают. Это такая территория нормальности, в этот момент жизнь опять становится нормальной. Ты делаешь то, что ты умеешь, роли понятны, цели понятны, смысл есть. Но когда дело сделано, сверху прихлопывает понимание, насколько все ненормально и насколько все безумно. 

Когда у тебя есть осмысленная деятельность, когда у тебя есть обязательства перед другими людьми, когда ты можешь реально кому-то помочь и улучшить чье-то положение, то это позволяет удерживаться, дает устойчивость. 

Но важно и отслеживать свое собственное состояние — не доходить до ручки в усталости, переутомлении. Базовая забота о себе (сон, еда, вода) необходима. 

Новая нормальность

А. И.: Мы встречались в первые дни войны на нашей конференции «Как остаться хорошим родителем в сложные времена». Тогда мы говорили, что главная проблема детей в эти первые дни войны была в том, что родителей просто не было. Многих выключило ужасом, стрессом, непониманием. На ваш взгляд, изменилась ли сейчас ситуация? Смогли ли люди как-то адаптироваться? 

Л. П.: Конечно, невозможно быть в состоянии шока длительное время. Первый сильный адреналиновый стресс проходит, обычно он сменяется стадией апатии, истощения, депрессии, которую многие наблюдали на втором, на третьем месяце. После чего происходит, как ни крути, адаптация. Человек ко всему привыкает, люди возвращаются к своей обычной жизни. Они понимают, что все равно жизнь идет, все равно нужно убрать зимние вещи, достать летние, все равно нужно помыть окна, все равно нужно сходить к врачам, все равно дети заканчивают учебный год, нужно думать о том, где они будут проводить каникулы. Это все никуда не девается. 

И среди всех этих дел даже выясняется, что, оказывается, можно понюхать сирень, оказывается, можно пощуриться на солнышко, оказывается, можно съесть мороженое в парке. И оказывается, это по-прежнему радует на какое-то время. 

Мне кажется, это хорошо. Я совершенно не сторонник идеи, что пока кто-то в беде, все остальные должны нон-стоп рвать на себе волосы и не поднимать глаз. Ничего хорошего в этом нет. Люди в беде выживают в том числе за счет того, что они надеются и мечтают, как они выйдут из этого состояния и вернутся в нормальный мир — в котором сирень, платье, птички, мороженое. И если окажется, что этого мира больше нет, потому что никто больше не позволяет себе ни платьев, ни мороженого, то ничего хорошего в этом не будет. Кто-то должен поддерживать мир нормальным. 

Да, мы помним о том, что происходит. Мы думаем, чем помочь. Мы сочувствуем и поддерживаем. Но если человек не находится непосредственно в опасности, как только он выходит из первого шока, очень важно возвращать в свою жизнь и в жизнь своих детей, своей семьи столько нормальности, сколько получается. Нормальности, каких-то радостей, какого-то отдыха. 

А. И.: А если никак не получается? Собираем уже четвертую группу, и есть люди, которые говорят: «Нет, я не могу. Я не справляюсь. Вот столько времени прошло, у меня не выходит, я все равно лежу». 

Л. П.: Адаптивные возможности у людей разные и сама нервная система разная. Плюс какие-то вещи могут наложиться: у кого-то постковид, у кого-то сезонная депрессия. Если вы понимаете, что адаптация не происходит, что никакого, даже частичного, возвращения к нормальности не происходит, то пора обращаться за помощью. Значит сама психика не справилась, нужно ей помогать 

А. И.: Видела статистику, что спрос на успокоительные и антидепрессанты в России вырос в четыре раза. 

Л. П.: Да. Хорошо, что люди вообще понимают, что можно не в окошко прыгать, а до врача дойти и попросить выписать препараты.

Вас может заинтересовать:

Вас могут заинтересовать эти статьи